«Комплексный центр социального обслуживания населения «Назаровский»

Специалисты социально-реабилитационного отделения для граждан пожилого возраста и инвалидов присоединились к патриотической акции «#ДарюГерою».

9 декабря в России отмечается День Героев Отечества.

Условием акции было сделать белых журавликов и посвятить их одному из героев Отечества.

Своих журавликов специалисты посвятили Ивану Ивановичу Тайгину.

ЭТО НАДО БЫЛО ПРОСТО ПЕРЕЖИТЬ

Почти 10 лет назад судьба свела меня с замечательным человеком, ветераном Великой Отечественной войны, художником Иваном Ивановичем Тайгиным. Его фронтовая история была настолько увлекательна, что я решила написать о нем.

Сегодня я не знаю, жив ли Иван Иванович, но в день Героя Отечества наши белые журавлики — для него.

Когда-то в 40-е годы был он Иван Прохватилов — связист, пулеметчик, снайпер, разведчик, комсорг отряда; стихи его печатались в военных газетах «Во славу Родине» и «Вперед за Родину». Позже, после войны, он сменил фамилию — для большего «соответствия» профессии художника.

ВОЙНА…

22 июня 1941 года, когда страшная весть разнеслась по стране, восемнадцатилетний Ваня был в гостях у отца, Ивана Филимоновича. Отец сказал сразу:

— Пойдешь на фронт — просись в разведку. Ты, Иван, художник. Память у тебя отличная. Глаз, опять же, цепкий. Детали все подмечаешь. Так что — разведка. Прямо настаивай, чтоб наибольшую пользу стране принести.

Однако в военкомате распорядились иначе: направили в кабельно-шестовую роту связи. Там и воевал Иван, пока под Харьковом не понесли сильные потери — мало кто в живых остался. Попал он тогда в «бериевскую» дивизию, там был снайпером. Укокошил 22 немца, за что получил медаль «За боевые заслуги».

 

ДОРОГА В РАЗВЕДКУ

 

Когда однажды стояли под Старой Русой, случилась, в общем-то, обыкновенная история, какие на войне обыкновенными не считаются, и за подобные «истории» строго призывают к ответу.

Пошли три бойца — Банков, Трунов и Прохватилов — в лесок за дровами. А когда «усталые, но довольные» с этими дровами вернулись — эшелон ушел… По законам военного времени, такое неуспевание рассматривалось как дезертирство. И отправили «трех товарищей» под Бологое, где формировалась штрафная рота из таких вот недоразумительных отставших (кто в деревню за молоком пошел, кто на свидание).

Однако через три дня роты не набралось.

— Ну и что мне с ними делать? — спрашивал командир роты старшего. — Их вон всего 20. На кой я буду с 12 охранниками сопровождать 20 человек? Кому какая польза?

— Черт с вами! Записывай их в автоматную роту!

При формировании роты выбирали в первую очередь «узких специалистов»: разведчиков, машинистов, переводчиков… Банков все ходит агитирует:

— Пойдем в разведку! Снайпер — тухлая работа: сиди, выжидай, когда кто покажется, а может, не покажется… Показался! Стрельнул — и опять жди, родненький, поджидай… А я в разведке был. Там ты сам себе хозяин… Так сказать, творчество! Искусство! Пойдем, не пожалеешь!

Построили солдат. Вышел командир роты Кузьмин:

— Ну, парни, кто желает быть разведчиком? Я командир отдельной разведроты. Кто ко мне?

«Банков как-то стеснялся, что ли, «я» сказать, — рассказывает Иван Иванович, — дергает меня за рукав: «Ну, говори», — шепчет».

И два Ивана — Трунков и Прохватилов — дружно, враз:

— Мы!

Кузьмин подошел к нашему Ивану:

— Ну и что ты, сынок, в разведку собрался? — улыбается.

— Так точно!

— Ну давай поборемся!

Прохватилов вышел из строя:

— Давайте.

Кузьмин захохотал:

— Ну-ну! Ты хочешь мне хребет сломать?

Так стал Иван разведчиком.

 

Вскоре погнали немца.

А перед тем одна веселая история приключилась, которая впрочем могла закончиться весьма печально…

 

Кузьмин, командир роты, узнал, что банно-прачечным отрядом командует его землячка, ленинградка. Договорились бравы молодцы из разведроты в гости к девчатам сходить.

Банно-прачечный отряд располагался в здании школы — в одной половине, другую же половину занимал загрядотряд (отряд НКВД; задачей такого отряда было поддержание и установление твёрдой дисциплины в дивизии, приостановка бегства одержимых паникой военнослужащих, ликвидация инициаторов паники и бегства, поддержка честных и боевых элементов дивизии, не подверженных панике, но увлекаемых общим бегством).

12 человек разведчиков пришли в гости к девчатам, разумеется, с гармонистом. Коля Полоскин играл как бог! И такой там шум подняли, такого песняка задали! Энкавэдэшники терпели-терпели… Надоело…. Выходит загрядотрядчик (настоящий амбал), автомат вперед выставил:

— Прекратить шум!

Все затихли.

— Документы!

Кузьмин тогда подошел к нему:

— Слушай, парень, документы мы дома забыли.

— Арестовать!

Кто ж вот так просто ни за что ни про что даст себя арестовать? Началась потасовка.

«Как начали мы их метелить! — вспоминает Иван Иванович, и в глазах юношеский задор. — Калинин дернул одного за автомат так, что переломил автомат! Дошло до того, что загрядотрядовцы под кровати к девчонкам полезли! А один из наших (лихой такой парень) взял гранату во двор кинул…». И гулять умели, и драться, и воевать.

Прихватили трофеев и с песнями возвращались в свой отряд. Однако двое из загрядотрядовцев проследили за «нарушителями» до самой части, чтоб знать: кто и откуда.

Пришли ночью. Выдрыхлись. А наутро командир роты чернее тучи:

— Построить отряд!

— Кто ходил вчера в банно-прачечный отряд — два шага вперед!

И тогда, вместо двенадцати «отличившихся» накануне, вся рота сделала два шага вперед. Причем лица у всех непроницаемые, все к серьезному наказанию готовы!

А ведь это и есть то самое боевое товарищество, о котором говорил еще Гоголь в «Тарасе Бульбе». И коли так показывает себя боец, то рассчитывай на него как на себя. Никогда не предаст, не бросит, не струсит…

Посмотрел командир роты на солдат, на Кузьмина и … уехал. Наказывать? Бой через два дня… Перед тем как уехать, еще сказал:

— Старшина, кто был, отнести что забрали.

Понесли назад «добытое в честном бою». Встреча на удивление оказалась радушной. Командир загрядотряда, принимая «трофеи», говорит:

— А что, хлопцы, переходите ко мне! Сразу в звании повышу. Еще по лычке на погоны добавите.

— Ну что вы! Мы разведчики.

— Да все я отхлопочу. Переходите. Не проживете вы долго в вашей разведке.

Ни к чему не привел этот разговор. Разведчики остались разведчиками. Попили чайку…

А через два дня был бой.

 

РАЗВЕДКА, ИЛИ КАК Я НЕ ВЗЯЛ ЯЗЫКА

Иван Иванович гордится, что был разведчиком. Что исполнил наказ отца, что талантам своим и на войне нашел применение.

Весело было «учиться на разведчика»: тренировались на своих, заставая врасплох солдат из соседних отрядов и «беря их в плен», добывая солдатское обмундирование: сапоги или пилотку.

Например, как-то ночью залезли в один блиндаж (оказалось позже, полковника)… Вернулись с сапогами. А сапоги-то хромовые, с красным поднарядом! Утром подъехал танк, навел пушку, выходит командир полка:

— Ваши разведчики ограбили нас!

Конечно, отбрехались — быть, мол, такого не может…

Еще, в отличие от остальных, разведчиков не стригли «под ноль». «Патлатые ходили», — улыбается Иван Иванович. И когда после ранения в госпитале его хотели остричь машинкой — противился этому изо всех сил. Боялся, что под наркозом, пока он беспомощен, остригут, как барана. Потому требовал: «Делайте мне операцию без наркоза!» (Ему должны были отнять ногу). Было лучше боль терпеть, чем волос — привилегии разведчика — лишиться. Сказали ему тогда, что будут делать операцию без наркоза, но, чтоб легче боль терпеть было, привяжут. Привязали. И начали кудри машинкой срезать. Думаете, смирился? Собрал все силы, потянул связанные руки и … разбил операционную лампу. Переполох поднялся такой, что не до стрижки санитарам стало! Вот такой характер. Характер победителя. Характер русского солдата.

Регулярно среди разведчиков проводились «отчеты», когда приезжали военачальники и разведчики разных рот выступали с докладом: сколько «языков» взяли, как это было, делились опытом. На одном из таких «собраний по обмену опытом» должен был выступать Прохватилов. И когда он вышел, взял указку, повернулся к карте и начал: «Как я взял языка…», его прервали:

— Товарищ красноармеец, расскажите нам лучше, как вы не взяли «языка».

— Не имею права. Я получил приказ от командира рассказать, как я взял «языка». Так что, не могу приказ нарушить.

— А вы знаете, кто с вами разговаривает? — спросил другой голос, принадлежащий генерал-полковнику Л. М. Сандалову.

Командующие сидели за столом, который стоял торцом к выступающему, и потому друг за другом их было сложно увидеть, в частности же количество звездочек на погонах.

— Никак нет!

— К вам обращается генерал армии Еременко. Потому приказы ваших командиров он отменяет. Вам другой приказ: расскажите, как Вы не взяли «языка»!

Делать нечего. Досадно стало, что все про геройские подвиги, про удаль, про находчивость, а тут приходится о неудаче…

Конечно, бывало, что «не брали». И рассказал, как нужно было пробраться к врагу через мины. Взяли саперов. Немцы огораживались 2-3 линиями мин. Ночь. Ребята-саперы очистили путь от мин, разведчики поползли. Темнота. Ползешь, а сам землю впереди себя нежно ладошками гладишь — вдруг мина. Так и есть. Вот ее усики, торчащие из земли. Позвали саперов. Что-то у них не получилось… Двое только в живых осталось. Немцы всполошились — выскочили, давай строчить…

«Удивительно, как меня Господь хранил! — до сих пор недоумевает ветеран. — Рукав гимнастерки был прострелен в нескольких местах, а на руке ни царапинки!».

В общем, выскочили фрицы, постреляли — и назад. (Тогда, в 44-м, они совсем трусить стали. Ясно им уже было, что победа за нами будет. Как звери, на уровне инстинкта чувствовали они мощь, силу, уверенность противника. И как жалкие шавки — куснут и убегают, поджав хвост.)

«Я тоже полоснул по немцам, — рассказывает фронтовик сегодня, как когда-то перед генералами. — Одного убил, он в овраг свалился. Второй — верзила — бежать. Я его — хвать. А он, гад, понимает, что убивать я его не буду, что живой он мне нужен в качестве «языка», и драться со мной начал. Упали на землю. Барахтались мы с ним, пока он меня в овраг не столкнул на убитого мной же фрица. Столкнул и бежать. Я у убитого забрал документы, какие были, и к нашим. Вот так я не взял «языка».

Выслушали генералы. Поблагодарили за выступление. А в отряде командир встретил красноармейца Прохватилова весьма сурово. Сразу даже «на губу» посадил. Посидел там Иван 2-3 часа, и выпустили его. Какая вина? Приказ генерала армии выполнял.

 

ВРАЖЕСКОЕ ЗНАМЯ

 

Подвиг, о котором Иван Иванович рассказывает с особым трепетом, — это захваченное знамя 57-го немецкого пехотного полка. Это, пожалуй, единственный случай в ВОВ, когда разведчики захватили вражеское знамя.

Декабрь 1944 года. Западная часть Латвии (Курляндия) оставалась под оккупацией немецких войск — остатки группы армий «Север» (те, что держали в блокаде Ленинград). Но они оказались зажаты между двумя советскими фронтами. 1-й и 2-й Прибалтийский фронт (именно во 2-м Прибалтийском Прохватилов Иван и воевал) держали немцев «в тисках». Как загнанная в угол крыса, фашисты озвело-дико искали выход, зажатые с двух сторон советскими фронтами. Оборона у немцев была активная. Продыху не было. Разведка — минимум раз в неделю.

28 декабря командир вызывает разведчиков:

— Сегодня идете в разведку. Задача: пройти вглубь немецкой обороны 3 километра, разведать обстановку и назад. «Языков» не брать.

Пошли в разведку тогда пятеро: старший сержант Петраков, Михаил Антипин, Василий Шустов, Иван Прохватилов, Василий Беляев.

Задачу свою ребята выполнили. Все разведали: немцы готовили прорыв. Обо всем доложили по рации. Стали возвращаться. Вдруг обуял непонятно откуда взявшийся необъяснимый страх, беспокойство, какое-то предчувствие, что чего-то недоглядели, тонкой холодной змейкой вползали мысли, что можем немца выпустить из «курляндского мешка».

Стали смотреть. И заметили, что бегают немцы — то ли связисты, то ли телефонисты — в одно и то же место. Поняли: где-то тут у фрицев штаб. А что, если документы прихватить? («Языка» не брать — приказ!) Подошли ближе. Приняли решение напасть на немецкий штаб. Несколько очередей из автомата — и охрана уничтожена. Сразу же стали закидывать гранатами. Очумелые фашисты выскакивали из блиндажей и тут же попадали под пули наших ребят.

Иван Прохватилов и Василий Шустов спрыгнули в один блиндаж. Кругом дым, фонариками светят. На столе бумаги, в углу что-то похожее на свернутые носилки. Иван подошел, взял.

— Вася. Да это же знамя! Смотри!

Сняли чехол. Так и есть — знамя! Что-то брякнулось на пол. Крест отвалился. Начали крест искать. Уходить надо, а они крест ищут.

— Нашел! — Иван поднял крест — и наружу.

— Уходить! — скомандовал Петраков. — Если хватятся, обнаружат пропажу — нам живым не выбраться!

Что было! Какой переполох немцы подняли! А погода была метельная… Следы быстро заметало. На нейтральной полосе стали трофей рассматривать. На знамени написано «57» и что-то по-немецки (а кто его знает — что!) Оказывается, «немецкий пехотный полк».

Когда вернулись, вся рота собралась посмотреть вражеское знамя. Начальник дивизии только и сказал:

— Герои! Всех к высокой награде!

А 30 декабря Иван был ранен. Осколок гранаты попал в ногу. Это случилось во время ночного рейда. Когда бойца не досчитались, Вася Шустов вернулся и нашел раненого… Сам Вася до победы не дожил.

Отправили бойца Прохватилова в госпиталь в Ярославль. Оттуда в Рыбинск. Раненые в рубахах и кальсонах в товарном вагоне. А на улице крещенские морозы! Настелили сена, какой-то ветоши… Уснул. А когда проснулся — нет вещмешка. А там — стихи, написанные им во время войны, награды: орден ВОВ II степени, орден Красной Звезды, медали «За отвагу», за «Боевые заслуги».

Ногу отняли. Через полгода, уже после победы, вернулся домой, к жене (женился-то рано — в 18 лет).

Через 12 лет вернул награды, когда рассекретили военные архивы. Одна награда только не нашла героя… Высокая награда. За тот последний подвиг в Курляндском котле — за вражеское знамя.

А начинал свой рассказ Иван Иванович Тайгин словами, которыми бы мне хотелось закончить повествование: «Вам, тем, кто не был на войне, не понять… Это непостижимо… Это надо было просто пережить».

Ольга Федорова,
социальный педагог